Титус Кроу. Страница 7

Вкратце основной миф можно пересказать так: в эпоху столь далекого прошлого, к которому вполне можно применить выражение Кроу насчет «геологических младенцев», Старшие Боги пресекли бунт Древних, изгнав их в различные места ссылки и плена: Гастур отправился в озеро Гали в Каркозе; Ктулху был сослан в Р’льех на дно Атлантического океана; Итхаква был обречен обитать в ледяных пустошах Арктики. Азатот, Йог-Сотхот и Йибб-Тстл были отправлены в хаотические континуумы за пределами геометрических измерений, где изученные формы имеют только одну поверхность. Тсатхоггуа был сослан в хтонические гиперборейские червоточины, а Шудде-М’ель — в другие затерянные подземные лабиринты. И только Вестник Ньярлатотеп остался на воле, не в плену. Ибо в своей бесконечной мудрости и столь же бескрайнем милосердии Старшие Боги не тронули Ньярлатотепа, чтобы он имел возможность пересекать потоки между сферами и относить слова одного плененного злого божества к другому.

Не позволяли Древним выбраться из плена различные знаки, символы и преграды, применявшиеся с незапамятных времен («незапамятные времена» — не самое удачное, слишком избитое определение). Некоторые книги, а особенно — «Некрономикон» безумного араба, Абдула Альхазреда, предупреждали об опасности удаления таких знаков и о возможных попытках обезумевших или «одержимых» смертных вновь поставить Великих Древних царствовать над их былыми владениями. Мифы во всей их полноте выглядели чрезвычайно увлекательно, но точно так же, как все прочие великие мировые фантазии, могли считаться исключительно преданиями чистой воды, и только самые наивные души могли уверовать в возможную реальность высказанных в этих мифах предположений или следствий. Я до сих пор рассуждал именно так, несмотря на то, о чем мне не раз рассказывал Кроу, и даже на то, на чем я споткнулся самолично.

Все эти мысли очень быстро мелькали у меня в голове, но благодаря моей способности сосредотачиваться сразу на нескольких темах, я не упустил ничего в рассказе Титуса Кроу о его сновидениях за последние тридцать лет и о том, как эти сны согласовывались с происшествиями в реальном мире. Мой друг поведал о некоторых из своих чудовищных снов за последние годы, когда его сновидения совпали с целым рядом катастрофических аварий на океанических нефтяных и газовых платформах. Теперь Кроу собирался рассказать мне подробности еще более ужасных кошмаров, которые привиделись ему всего несколько недель назад.

— Но сначала, — сказал Кроу, — мы вернемся к тем снам, о которых я не поведал тебе раньше.

Я прогнал все прочие мысли и образы из своего сознания.

— Сделал я это потому, что не хотел докучать тебе повторами. Видишь ли, эти сновидения впервые явились ко мне очень давно — в августе тысяча девятьсот тридцать третьего года, и хотя они не были так уж подробны, во многом они совпадали с моими самыми недавними, повторяющимися страшными снами. Да, эти сны, вплоть до последнего времени, приходили ко мне каждую ночь, и стоит мне описать хотя бы один из них — считай, что я пересказал тебе большую часть. Других снов было очень мало!

Короче говоря, Анри, мне снились подземные существа, похожие на безглазых осьминогов — создания, способные прокладывать туннели в самой глубине горных недр так же легко, как нагретый нож режет сливочное масло! Пока я точно не знаю, кто они такие — эти роющие землю, хотя я почти уверен, что они представляют собой пока неизученный, неизвестный вид, противоположный так называемым «сверхъестественным» существам, уцелевшим с незапамятных времен, и созданиям из оккультных измерений. Нет-нет, я могу только строить догадки, но догадки мои таковы: это богохульный ужас! А если я прав, то, как я уже сказал, всему миру грозит адская опасность!

Кроу закрыл глаза, откинулся на спинку кресла и прижал кончики пальцев к нахмуренному лбу. Он явно сказал все, что собирался сказать без того, чтобы я его прервал. Но мне уже не очень сильно хотелось его расспрашивать. Передо мной был совсем другой Титус Кроу — не тот, которого я знал прежде. Я прекрасно знал, как глубоко он всегда проникает во все, чем бы ни занимался. Я знал, что он совершил гениальные открытия в целом ряде темных углов различных наук, но… быть может, его работа, в конце концов, сыграла с ним злую шутку?

Я смотрел на Кроу с сочувствием и пониманием, и тут он разжал веки. Я не смог скрыть свои чувства. Титус увидел мое смятение и улыбнулся.

— Я… Прости, Титус, я…

— Что ты сказал, де Мариньи? — прервал он меня. — Усомнился в человеке, не испытав его? Я тебя предупреждал, что проглотить это будет непросто, но в твоих сомнениях тебя не виню. Но у меня есть кое-какие доказательства…

— Титус, прошу тебя, прости меня, — удрученно проговорил я. — Просто ты… ты выглядишь таким усталым, изможденным. Но хорошо, хорошо… ты сказал: доказательства? О каких доказательствах ты говоришь?

Кроу снова выдвинул ящик стола и на этот раз извлек папку с письмами, рукопись и квадратную картонную коробку.

— Сначала — письма, — сказал он и протянул мне тонкую папку. — Потом — рукопись. Прочитай их, де Мариньи, пока я посплю, а потом ты сам сможешь обо всем рассудить, когда я покажу тебе содержимое коробки. И тогда ты сможешь все лучше понять. Договорились?

Я кивнул, сделал большой глоток бренди и принялся за чтение. С письмами я справился довольно быстро. Они сами по себе содержали целый ряд выводов. Затем настала очередь рукописи.

3. Бетонные стены

(рукопись Пола Уэнди-Смита)

Никогда не устану поражаться тому, как некоторые люди, почитающие себя христианами, испытывают извращенную радость, глядя на несчастья других людей. Насколько это соответствует действительности, мне было дано очень ярко ощутить по совершенно ненужным шептаниям и слухам, вызванным катастрофическим ухудшением здоровья моего ближайшего живущего родственника.

Нашлись такие, кто счел, что поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки находилось под столь же непосредственным влиянием Луны, как морские приливы и (отчасти) медленное движение земной коры. В доказательство эти люди приводили внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — наукой о землетрясениях. Эта область науки настолько увлекла сэра Эмери, что он даже создал собственный инструмент. Прибор этот не нуждался в стандартном бетонном основании, но при этом отличался невероятной точностью и измерял даже самые мелкие подрагивания, постоянно сотрясающие нашу планету. Этот самый прибор я вижу перед собой сейчас. Его удалось спасти из руин дома дяди, и все чаще я бросаю на него резкие и опасливые взгляды.

До своего исчезновения мой дядя часами наблюдал (казалось бы, бесцельно) за едва заметными передвижениями самописца по бумажной ленте.

Лично мне гораздо более странным казалось то, что после возвращения в Лондон сэр Эмери избегал пользоваться метро и предпочитал платить немалые деньги за такси, чтобы только не спускаться, как он говорил, в «эти черные туннели». Да, странно, конечно, но мне это никогда не казалось признаком безумия.

Тем не менее, даже немногие по-настоящему близкие друзья, похоже, были убеждены в безумии моего дяди и винили в случившемся с ним то, что он слишком близко соприкоснулся с мертвыми, темными, давно забытыми цивилизациями, которые его так сильно интересовали. Но как могло быть иначе? Мой дядя был антикваром и археологом. Его странные путешествия в иноземные страны не предназначались для извлечения наживы, в них не было жажды славы. Скорее, сэр Эмери предпринимал эти странствия из любви к жизни, а если ему и перепадала кое-какая известность (а такое происходило нередко), то он чаще всего передавал ее алчущим славы коллегам.

Они ему завидовали — эти его так называемые современники, но и им мог бы сопутствовать успех, будь они, как и он, столь щедро одарены предвидением и пытливостью. Правда, со временем я начал думать о том, что эти таланты стали его проклятием. Я столь едко высказываюсь об этих людях из-за того, как они отрезали от себя моего дядю после того, как ужасно закончилась его последняя, фатальная экспедиция. В прежние годы открытия сэра Эмери помогли многим из них «сделать имя», но в последнюю экспедицию он этих прихлебателей, этих искателей славы не позвал, и они оказались не в фаворе, они лишились возможности обрести свеженькую краденую славу. Думаю, по большей части, обвинения в безумии, звучавшие со стороны этих людей, были просто злобной местью, призванной приуменьшить гениальность моего дяди.